Потом они пытались понять, чем Дарена могла заинтересовать Лесных, да еще до такой степени, что они чуть не устроили бойню в таверне, но никаких вразумительных объяснений не находилось. Даже знай Лесные все детали, а они их знать не могли, и то это бы не объяснило их поведения.
Охрану, тем не менее, завтра было решено усилить.
Утром я проснулась, когда солнце уже стояло высоко. Надо же ехать в посольство! Кстати, а где же моя одежда? Вечером тут оставляла, прямо на сундуке.
— Настасья — робко кричу, высунув нос в коридор.
Вот она идет, несет мне… платье.
— Санька сказал для вас выбрать, я не знаю точно, какие вы любите, но это вроде красивое… — Настасья неуверенно теребит в руках темно-шоколадное однотонное платье, — но если хотите яркое…
— Да нет же, такое подойдет! Поможешь одеть? — платье непривычного фасона, какие-то завязки на спине, самой точно не разобраться.
Настасья быстро натягивает его на меня, ловкими пальчиками завязывая и застегивая ткань в нужных местах. Всего минут пять на одевание потратили. И вот уже я несусь на кухню, где пытаюсь найти что-то съестное, заодно выглядывая в окно, чтобы не пропустить приезд волков.
Да и лошадь уже пора седлать, бегу на конюшню звать мальчишку.
— Ай, черт! Ведь я в платье, а седло мужское! — сталкиваюсь с Санькой у выхода на кухню так сильно, что он к стене отлетает.
— Я в платье! — пытаюсь ему пояснить.
— Понял уже, ты на весь дом орешь и топчешься как табун лошадей!
— Седло мужское! — добавляю я.
— У меня женского нет!
— Где моя одежда?
— Сохнет, — робко произносит Настасья, — я постирала, хотела как лучше, она же грязная была совсем.
— Что же делать? — мы с Настасьей с мольбой смотрим на Саньку, и надо же, мои взгляды ему нипочем, а под ее краснеет.
— Ладно, у соседа пойду возьму, — бурчит.
Волки приезжают, когда мальчишка уже седлает Мотылька женским седлом. Останавливаются за воротами, невозмутимые и хмурые, вежливо кивают Саньке, привалившемуся к стене конюшне. Санька не отвечает, только в ответ зло глазами сверкает.
Наконец Мотылек готова, Санька подсаживает меня и хватается рукой за поводья.
— Не вернешься до обеда — искать пойду, — серьезно говорит.
К обеду я совершено точно собираюсь вернуться и хотя Санькино волнение мне понятно, сейчас мне не до этого.
Радим такой хмурый, надо извиниться. Я чем-то обидела его вчера, не знаю чем, но ведь обидела?
Мотылек как чувствует, идет прямо к волкам. Глаза у него сегодня такие темные, как вечернее затянутое тучами небо. И еще как будто ждет от меня опять каких-то неприятностей, как будто ждет… что я его ударю. Как будто точно знает, что ударю и… все равно ждет.
— Извини, — впереди мелькают хвосты других лошадей, Ждан и Дынко удаляются, оставляя нас наедине.
— Я обидела тебя вчера, не знаю чем. Просто чувствую что обидела. Извини, я не хотела.
— Ничего… я уже почти привык, — глаза немного светлеют, но это неудобное седло, и вообще на лошади слишком я от них далеко. Если бы… если бы была ближе, то заглянула бы в них сейчас, не побоялась. Если бы… Мотылек нетерпеливо переступает, отвлекает всего на секунду, но Радим уже отвернулся. Хлопает своего жеребца по шее, успокаивая и едет за остальными.
Без волков я, пожалуй, запуталась бы в этих улицах минут за пять. А они уверенно едут куда-то, сворачивая в стороны и временами, кажется, даже назад.
Я так и думала, что посольство окажется в первом ряду зданий. Оно похоже на небольшой замок, спрятанный от площади рядами густого кустарника, почти в конце огромной зеленой лужайки, покрытой длинными закручивающимися петлями клумбами. Как будто огромное растение пускает побеги, стараясь разрастись подальше. Все помещения обслуживания — в стороне от здания, там же конюшня и пристройка для повозок.
Мы спешиваемся у входа и поднимаемся по высоким ступеням из странного камня, черного в серебряных прожилках, к высокой двери из почти черного дерева, на вид непробиваемого. По обе стороны двойной двери висят тяжелые кованые фонари, все закопченные.
Дверь не заперта, мы заходим внутрь и попадем в круглый высокий зал, весь из такого же красивого камня, только светло-серого с золотыми прожилками.
— Горный мрамор, — поясняет кто-то, а слева уже слышатся тяжелые шаги. Из бокового коридора, вход которого занавешен темными портьерами выходят двое. Я сразу узнаю волков, и узнала бы, даже будь они одеты обычно. Почему? Что-то в лицах необъяснимо знакомое. На них темно-серые прямые кафтаны, расшитые по краям синими узорами, отлично подчеркивающие хладнокровные выражения лиц и жесткую выправку. Хотя, увидев своих, тут же улыбаются. А подойдя ко мне… вдруг смотрят так, как будто я их ранее потерянный и вновь обретенный ребенок. Даже сглатываю от неожиданности.
— Старейшина Тритей рода Чадориных и его помощник Гордогор. — Представляет Ждан.
Вежливо киваю обоим, не разобралась кто из них кто, на вид они очень похожи, почти как близнецы.
Вдруг один из них подходит ближе и берет меня за плечи, заглядывая в лицо.
— Значит… люна-са? — хитро скалится, вдруг превратившись в какое-то забавное, решившее подурачится животное.
Люна-са. Это то, про что Статька говорила, о чем хотела предупредить. То, как они меня называли. Этим самым словом.
— Что? — может он мне сейчас объяснит, о чем речь? Нет, не похоже, его лицо быстро меняется, когда он что-то видит за моей спиной, где волки.